Через 10 лет Казахстан может остаться без собственных продуктов питания

Единственный в Казахстане институт почвоведения находится на гране закрытия. НИИ не получил ни одного гранта на исследования на ближайшие три года, а рекультивационные работы и вовсе не финансируются с советских времен. Чем грозит закрытие института, «Kъ» рассказала профессор, доктор биологических наук, главный научный сотрудник (отдел экологии) КазНИИ почвоведения и агрохимии им. У. Успанова Фарида Козыбаева.

– Каково нынешнее состояние отрасли почвоведения в стране и, собственно, состояние почвы?

– Катастрофическое. Сейчас попросту уничтожают целое почвенное направление – почвоведение, которое начало создаваться почти две сотни лет назад. Тогда из Российской империи приезжали ученые, которые изучали наши почвенные ресурсы, чтобы людей из центральной части России переселить в Казахстан. Археологические находки свидетельствуют, что в то время и у казахов было развито земледелие в поймах крупных рек – выращивали рис, просо.

Как бы мы ни говорили, что Казахстан богат нефтяными ресурсами и полезными ископаемыми, он был, есть и будет аграрной страной. Все ресурсы рано или поздно закончатся, тогда как почва – нескончаемый ресурс, но убиваемый. По данным ООН, во всем мире 33% глобальных почвенных ресурсов – деградированы (снижена продуктивность почвы). Это грозит не только экологической, но продовольственной безопасности – ежегодно в мире от голода умирает 6 млн детей и 30 млн взрослых. При отсутствии должной заботы начнутся ветряные эрозии, засоление, а разработка месторождений с выносом на поверхность пылящих пород сгубит и наши пастбища, и население – дышать в итоге будет попросту нечем.

Из-за нарушений агротехники, несоблюдения водного и пищевого режима почв, низкой культуры земледелия и слабых сельскохозяйственных знаний товаропроизводителей проблема деградации земель остро стоит и перед Казахстаном: ей подвержено до 75% земель. В середине 80-х годов прошлого столетия, по данным Н. Виноградова, деградированные пастбища составляли 47 млн га, если учесть деградацию под влиянием техногенных факторов, общая площадь опустынивания – около 63 млн га пастбищ. Общие экономические потери в Казахстане, возникшие от прямых и косвенных эффектов деградации земли, оценены в 93 млрд тенге или $6,2 млрд (доклад МООС РК, 2006 год). Только за последние 15 лет плодородие почвы снизилось на 17%.

В стране низкодоходное сельское хозяйство, неспособное решить проблему импортозамещения – отечественные производители с 1 га в среднем получают продукции на $400, аграрии США – на $1 500, Германии – на $2 800, Франции – на $3 200. Основные факторы деградации земли: экстенсивное развитие сельскохозяйственного производства, интенсивное развитие ресурсодобывающей промышленности, широкая сеть бывших военных испытательных полигонов. Наибольший удельный вес деградированных земель наблюдается в Алматинской, Атырауской, Жамбыльской, Южно-Казахстанской областях. Даже при должной рекультивации для восстановления почвы всего на 1,5 см требуется 50 лет, а полное (40 см) займет до 900 лет.

– Что произойдет, если все же почвоведение в стране перестанет существовать?

– Если уничтожат почвоведение, то в итоге мы будем питаться ГМО-продукцией, привезенной из других стран. Свое мы выращивать и получать ничего не сможем: уже сейчас критические условия почвенного покрова. На западе огромные пастбищные территории залиты нефтью, и для их восстановления требуются сотни лет. Вокруг рудных месторождений на востоке и севере страны – все в карьерах и отвалах, в Жанатасе (Жамбылская область) пастбищные угодья буквально погребены под строительным мусором – в городе сносят старые дома и все «отходы строительства» вывозят туда. В Приаралье 60% почвы засолено. К тому же почти все пригодные для земледелия территории вторично засолены, кроме предгорных районов. В центральной части много деградированной земли, той, которая потеряла плодородие. В итоге у нас огромная территория, но крайне мало земли, которую мы могли бы обрабатывать и впоследствии выращивать на ней различные культуры.

– По Вашим прогнозам, если не будут проводиться никакие рекультивационные работы, что нас ожидает?

– Уже даже сейчас мы запаздываем. Если не продумаем и не решим вопросы почвенных ресурсов нашей страны, то встанем перед большой проблемой, в том числе продовольственной безопасности. Мы тревогу бьем, но нас не слышат. Ситуация критична – в ближайшее десятилетие мы можем остаться без пашен и пастбищ. К тому же карты 50– 60-х годов прошлого века уже устарели, земли давно изменили свое назначение: поля превратились в города, пастбища в пустыни, институт занимался составлением карт с применением гис-технологий, уже собрали данные по Семиречью, на юге в двух областях ведутся работы, но нужно масштабировать работы на весь Казахстан. Кроме картирования институт занимался плодородием и экологией почв, проведением анализов. В институте разработана технология освоения сильно засоленных, солонцеватых и щелочных почв, позволяющая в Алматинской, Южно-Казахстанской и Жамбылской областях повысить производительность риса и кукурузы с 30 до 90%. Разработаны модифицированные удобрения, помогающие не только повысить урожайность риса, сои, зерновых культур на 35–40%, но и вырастить экологически чистую продукцию и поддержать почвенное плодородие.

– К вам приносят на анализы почву предприниматели, решившие заняться земледелием?

– Да, но очень мало. Для мелкого бизнеса это неподъемная цена. Мало тех, кто анализирует почву – дорого. Исследования стоят от 200 до 1 500 тенге, причем одним образцом не обойтись – их требуется порядка 100 на один гектар. Такое может позволить только крупная компания, поскольку подобные изыскания не субсидируются.

– Почему институт остался без финансирования?

– Я считаю, если те люди, которые проводили оценку проектов, входили в состав ННС (национальных научных советов), они могли бы хоть немного задуматься, что же такое наша почва? Что они сейчас едят? Где они живут и чем их дети дышат? Я не знаю, чем они руководствовались, но ни один проект Казахского научно-исследовательского института почвоведения и агрохимии имени У. Успанова не получил финансирования. Я не удивлюсь, что люди вообще не понимают, из чего состоит наша почва и зачем ее изучать. В начале двухтысячных, когда и стоял вопрос о передаче нашего института в минсельхоз (до 2000 года институт был в составе национальной Академии наук) к нам приходил министр образования и науки и задал вопрос: зачем нужен институт почвоведения, когда уже есть институт земледелия… О чем можно говорить, когда министр такие вещи говорит? Вот с того момента наши сложности и начались…

– То есть, раз вы грантов не получили, то на ближайшие три года институт остался без финансирования и поддержки от государства ждать не приходится?

– Да. Откуда?! Гранта нет – работы нет. Мы все это время на грантах и жили. Было время, когда только у меня было 5 грантов! Потом, с 2005 года, на гранты стали выделять всего по 5 млн. Этого крайне мало, буквально на одну полевую поездку, хотя и это капля в море. Но мы были и тому рады, старались охватить главные задачи проекта. При этом по условиям заявок требовалось привлекать зарубежных ученых, что мы и выполняли – были специалисты из МГУ, СОРАН (Институт почвоведения и агрохимии, Новосибирск), Сербии (Институт почвоведения и агрохимии), Варшавского университета, но на 5 млн тенге тесного сотрудничества не получается…

Мне жалко институт с 70-летней историей и казахстанское направление почвоведения со 100-летней историей. Все исчезнет. Сейчас руководство института надеется, что минсельхоз включит почвенную науку в самостоятельное приоритетное направление и в программу целевого финансирования. Но пока в списке нас нет, хотя именно почвоведы могут указывать, где выпасать животных, где выращивать растения, а какие территории лучше вообще не трогать.

– А институт получал иностранные гранты?

– В 2000-х годах были международные гранты, и сейчас есть интересные для иностранцев проекты, но финансирования на них не находится. Еще из Всемирного банка развития институт получал в начале 2000-х годов грант и сотрудничал с японскими, китайскими, американскими учеными, но в основном это был обмен опытом.

– К чему мы придем, если институт все же закроется?

– Все сведется к тому, что мы из-за рубежа будем приглашать почвоведов, чтобы они исследовали наши территории, разрабатывали рекомендации и делали предложения. Пока еще иностранных специалистов не приглашали. Единственно, к нам в институт заглядывали молодые немецкие ученые, которые приехали… возрождать у нас животноводство. В Казахстан приехали немцы учить нас, как и где скот пасти. Казахи еще три-четыре столетия назад знали, как заниматься животноводством, и когда нужно давать земле отдыхать, постоянно кочевали. Что касается равнения на иностранцев, то от нас требуют хорошую работу, но как таковых условий нет. Техническое оснащение оставляет желать лучшего, что-то есть из необходимого оборудования, правда, большая часть еще советского времени. У нас в институте оборудован экологический казахстано-китайский центр, туда из Китая завезли новое оборудование, изредка мы им пользуемся. К тому же, у нас до сих пор нет закона об охране почв и защите плодородия, тогда как у соседей и европейцев такие законы не просто есть, но и неукоснительно соблюдаются, проводятся работы и научные исследования, конгрессы и конференции по охране почв и окружающей среды.